ВЫСТУПЛЕНИЕ ПЕРЕД ПРИСЯЖНЫМИ ЗАСЕДАТЕЛЯМИ В РОСТОВСКОМ-НА-ДОНУ ГАРНИЗОННОМ ВОЕННОМ СУДЕ ПО УГОЛОВНОМУ ДЕЛУ ПО ОБВИНЕНИЮ ВОЕННОСЛУЖАЩЕГО В ПОКУШЕНИИ НА МОШЕННИЧЕСТВО И ПОКУШЕНИИ НА УБИЙСТВО ПО НАЙМУ
Уважаемые присяжные заседатели!
Судебное следствие завершено, сторона обвинения закончила представление своих доказательств и Вам предстоит решить, достаточно ли этих доказательств для того, чтобы прийти к выводу о том, совершил ли мой подзащитный Г.:
мошенничество, т.е. хищение чужого имущества - денежных средств в сумме 2 100 000 (два миллиона сто тысяч) рублей, принадлежащих гражданину О., путем обмана последнего, с причинением ему имущественного вреда на указанную сумму, т.е. в особо крупном размере, - преступление, предусмотренное ч. 4 ст. 159 УК РФ,
и организовал ли он приготовление к преступлению, то есть приискал соучастника (исполнителя) А. для совершения убийства, вступил с последним в сговор на его совершение, а также умышленно создал условия для совершения убийства, то есть умышленного причинения смерти другому человеку – гр-ну О., из корыстных побуждений, по найму, при этом преступление не было доведено до конца по не зависящим от Г. обстоятельствам, т.е. совершил преступление, предусмотренное ч. 3 ст. 33, ч. 1 ст. 30, п. «з» ч. 2 ст. 105 УК РФ.
Мой доверитель ни в ходе предварительного следствия, ни в ходе судебных заседаний никогда не признавал свою вину в совершении указанных преступлений и показания по их существу не давал.
Поэтому моя задача как защитника в своем выступлении обосновать и подтвердить позицию моего доверителя, которая заключается в том, что его вина в совершении инкриминируемых преступлений стороной обвинения не доказана.
Итак, что касается мошенничества, то есть хищения 2 100 000 руб., принадлежащих гр-ну О., то в суде допрошены сам потерпевший и его гражданская супруга Ш.
О. пояснил, что он принял решение о приобретении квартиры Г. за 2 600 000 руб. и в счет частичной оплаты передал последнему в помещении кухни своей квартиры 2 100 000 руб. Встреча происходила около 19 часов весной 2020 г.
При этом он принес в кухню весь свой семейный запас наличных денег, в том числе и доллары США, в черной сумке на молнии от ноутбука, где хранились эти деньги. На кухонный стол он положил указанную сумку, откуда доставал по купюре и складывал на стол. Г. их пересчитывал, затем сложил в стопку и положил в черный полиэтиленовый пакет, который имел при себе заранее.
При этом О. сообщил крайне странные обстоятельства процедуры приобретения квартиры, а именно, что:
- он какого-либо письменного договора купли-продажи квартиры не заключал,
- расписку в получении денег он от Г. не получал,
- документы о принадлежности квартиры Г. от него не просил, не получал и не проверял,
- правила продажи жилых помещений, приобретенных по военной ипотеке ни у кого не узнавал.
Думается, что эти более чем странные обстоятельства самой процедуры купли-продажи жилого помещения свидетельствуют о том, что такой сделки не существовало в природе по факту.
Вы скажете друг другу в своей комнате, когда будете совещаться при вынесении вердикта, а как же показания гражданской супруги потерпевшего Ш.?
А давайте вдумаемся в ее показания, которые заключаются в том, что действительно О. где-то в течение года подыскивал квартиру для сестры и принял решение о приобретении квартиры у знакомого за 3 100 000 руб., которому в ее присутствии передал на кухне их квартиры 2 600 000 руб. весной 2020 года около 15 часов.
При этом он принес в кухню весь семейный запас наличных денег, в том числе и доллары США, в прозрачной полиэтиленовой папке, откуда доставал купюры и передавал пришедшему мужчине.
Заметим, что в существенных деталях ее показания не совпадают с показаниями О., а именно – не хранились денежные купюры в черной сумке на молнии от ноутбука, о чем дал показания потерпевший, а в прозрачной полиэтиленовой папке. Общая сумма стоимости квартиры, согласованная гражданским мужем с продавцом квартиры, составляла 3 100 000 руб., на чем она настаивала в своем первичном свободном рассказе здесь в судебном заседании.
И только после подсказки прокурора, огласившего ее показания на следствии, она ожидаемо изменила свои показания, заявив, что общая сумма сделки составлял не 3 100 000 руб., а 2 600 000 руб.
Я не знаю, и сейчас никто не узнает, по какой причине произошло такое расхождение в ее показаниях на суде и на предварительном следствии. Но думаю, что есть все основания отнестись к ее уточнениям в суде критически, потому что такая информация как сумму сделки не является какой-то второстепенной деталью, которую можно запамятовать.
Обращает на себя внимание несовпадение их показаний и в части времени встречи с продавцом квартиры. Если О. сообщил, что это было около 19 часов, то Ш. утверждает, что это было около 15 часов. Согласитесь, что это существенная разница.
Кроме того, необходимо отнестись критически к показаниям обоих этих допрошенных ли, у которых показания не совпадают в существенных деталях, о которых было уже сказано. Такие несовпадения могут быть только при тех условиях, когда люди договариваются между собой, но в деталях никогда договориться в принципе нельзя. Поэтому опытные следователи знают, что если хочешь установить факт сговора между собой допрашиваемых, то надо просто их подробнее допрашивать о деталях описываемых событий. И они обязательно будут различаться в рассказах этих лиц.
Именно это и произошло, как представляется стороне защиты, в данном конкретном случае. Именно поэтому показания О. и Ш. в деталях не совпадают (не совпадают сумма общей сделки, тара, в которой хранилась семейная заначка).
А в той части, где они совпадают, то тоже их показания являются странными. Например, зачем постороннему человеку показывать всю семейную заначку и при нем из общей заначки отсчитывать требуемую сумму? Так не бывает.
Далее Вашему вниманию предлагается анализ той части показаний свидетеля Ш., где она сообщила, что продавца квартиры - мужчину она видела в этот раз - единственный раз в жизни, когда он получил деньги. Ни ранее, ни позже она его более не видела. А его фамилию (Г.) знает от своего гражданского супруга О.
В ходе судебного следствия стороной обвинения не представлены доказательства опознания гр-кой Ш. моего подзащитного Г. по той причине, что такое опознание не проводилось.
Возникает вопрос, а почему такое опознание не было проведено? Хотя процесс доказывания этого состава преступления (мошенничества) однозначно требовал от следователя проведения такого следственного действия.
Так может, быть имелись опасения, что Ш. на опознании просто не опознает Г., как лицо, получившее деньги?
Сейчас однозначно ответить на этот вопрос не представляется возможным. Но думается, что можно ответить однозначно на вопрос об отсутствии доказательственного значения показаний Ш. в части установления личности лица, которому были переданы деньги.
Поэтому ее показания не являются доказательством вины Г. в совершении мошенничества.
Согласно показаний Ш., она знает со слов потерпевшего, что продавец квартиры Г. приглашал О. к нотариусу, чтобы составить договор купли-продажи квартиры.
Странный какой-то мошенник, предлагающий законным способом оформить куплю-продажу квартиры. И странный какой-то покупатель, который отказывается от законного способа обеспечить безопасность своих денег путем заключения соответствующего договора.
Все вышесказанное наводит на мысль: ну, хорошо. Если О. разыграл спектакль и передал деньги для отвода глаз другому лицу, сыгравшему роль Г., и тем самым подставил под обвинение в совершении серьезного преступления – мошенничества. То у него должен был быть и серьезные мотив и повод для таких действий. А сторона обвинения не только серьезных, но и никакого мотива и повода не представила в действиях О.
Так можно было бы подумать, исходя из материалов предварительного следствия, представленных гособвинением в суде.
Но вот только в ходе судебного заседания вскрылись сведения, которые могут свидетельствовать, что О. имел основания для оговора моего доверителя в совершении мошенничества.
Я имею в виду показания сестры потерпевшего – гр-ки ОМХ, которая в суде пояснила, что она на протяжении нескольких лет собирала деньги для приобретения квартиры для себя и своей семьи, состоящей из 5 детей. В основном это были деньги, выплаченные в качестве материнского капитала. И таким образом у нее образовалось 1 500 000 руб., которые она отдала на сохранение своей матери.
Весной 2020 года она узнала от брата, что он забрал эту сумму у их матери с целью приобрести для сестры квартиру. И чтобы сделать ей приятный сюрприз, он не сообщил сестре о самом факте получения от матери денег, принадлежавших сестре.
Кроме того, он рассказал ей, что подобрал такую квартиру и передал ее собственнику в качестве задатка в два приема деньги, сначала – у себя в квартире – 2 млн. руб., а затем во второй прием – 100 000 руб. Эта подробность известна ей со слов брата, который ей сообщил несколько другие обстоятельства передачи денег, чем он их же сообщил следователю на допросе и здесь в суде.
Эти показания сестра потерпевшего дала только в суде, хотя была допрошена и на предварительном следствии. Однако, такие показания на предварительном следствии почему-то отсутствуют. С учетом того, что она эти показания о принадлежности ей денег не скрывала в суде, нет оснований считать, что они ею скрывались и на следствии.
Тогда возникает вопрос, а почему они не были зафиксированы на предварительном следствии?
Более того, эти показания о принадлежности денег подтвердил в суде и сам потерпевший О., а на вопрос защитника, почему он не сообщил о данном факте следователю на допросе, никакого содержательного ответа он не дал, заявив здесь в суде, что не посчитал нужным сделать это.
В этом и заключается разгадка того вопроса, который был поставлен ранее о наличии серьезного повода и основания у потерпевшего для оговора моего подзащитного в совершении мошенничества.
И таким поводом и основанием могло послужить то, что сфера деятельности О. заключалась в работе во главе общества с ограниченной ответственностью, занимавшегося игорным бизнесом, делавшим ставки на результаты конных заездов на ипподроме города Н. О том, что он возглавлял такое юридическое лицо, сообщил в суде сам потерпевший.
Таким образом, сама сфера деятельности, которой занимался на профессиональной основе потерпевший, предполагала азартную игру с непредсказуемым результатом.
Таким результатом вполне мог быть и проигрыш крупной суммы денег, вполне сопоставимой с размером в 1 500 000 руб. Мы помним, что в суде потерпевший сообщил, что сумма выигрыша достигала иногда и до 600 000 руб. Поэтому и ставки для достижения такого результата могли быть соразмерными.
Таким образом, сторона обвинения представила суду версию о совершении Г. мошенничества, основанную на противоречивых, непоследовательных и странных показаниях потерпевшего.
При этом потерпевший является заинтересованным лицом в исходе настоящего уголовного дела, потому что он несет материальную ответственность перед сестрой и должен будет возвращать ей деньги, о чем сообщил в суде
Других объективных, последовательных и логичных доказательств по данному эпизоду сторона обвинения не представила. А версию об утрате потерпевшим денежных средств в размере 1 500 000 руб., принадлежащих своей сестре, ни следствие, ни обвинение вовсе не рассматривали.
А такие основания имелись потому, что из оглашенных в судебном заседании показаний потерпевшего О. видно, что он скрыл от следствия тот факт, что денежные средства в размере 1 500 000 руб. принадлежали не ему, а его сестре.
Поэтому сокрытие им данного факта может свидетельствовать о его желании скрыть и факт утраты лично им этой суммы и возложить вину за утрату этой суммы на Г.
С учетом изложенного анализа доказательств единственно правильным по мнению стороны защиты является вывод о недоказанности совершения доверителем Г. мошенничества, т.е. хищения чужого имущества - денежных средств в сумме 2 100 000 (два миллиона сто тысяч) рублей, принадлежащих гражданину О., путем обмана последнего, с причинением ему имущественного вреда на указанную сумму, т.е. в особо крупном размере, т.е. преступления, предусмотренного ч. 4 ст. 159 УК РФ.
В дальнейшем остановлюсь на анализе доказательственной базы, изложенной суду стороной обвинения по второму инкриминируемому составу преступления, а именно - организации к приготовлению к покушению на убийство О.
Сторона обвинения утверждает, что сотрудниками полиции Республики подполковником полиции АШ, майором полиции П. и лейтенантом полиции Ж. 14 марта 2020 г. с участием представителей общественности (в качестве понятых) было проведено оперативно-розыскное мероприятие. И результатом этого оперативно-розыскного мероприятия явился установленный факт того, что мой подзащитный организовал приготовление к покушению на убийство потерпевшего.
Все эти три сотрудника полиции были допрошены в суде, все они предложили участникам судебного процесса поверить им на слово, что оперативно-розыскное мероприятие было проведено в том порядке, в котором они это изложили.
Однако этот порядок проведения оперативно-розыскного мероприятия был ими изложен по-разному.
Я напомню, что подполковник полиции АШ никак не ответил на вопрос о том, каким же образом его подчиненный лейтенант полиции Ж. в дневное время на открытой территории на улице города в присутствии посторонних граждан - прохожих и проезжающих на автомобилях произвел осмотр тела АШ, в том числе осмотр тела под рубашкой, под майкой, под брюками, с внутренней стороны носков с целью убедиться, что тот не имеет при себе денежных средств.
АШ утопил ответ на этот вопрос в обильном многословии, ничего не сказав по сути вопроса, т.к. понял, что такие действия по осмотру мужчины мужчиной в присутствии посторонних лиц на улице города не могли быть выполнены в принципе.
Причиной этому мы, как жители Северного Кавказа, понимаем, является нетерпимое отношение наших сограждан к нетрадиционным ориентациям. Думается, что появление таких людей, проявивших такое нестандартное поведение, было бы немедленно и решительно пресечено прохожими, да еще и с обязательным физическим воздействием.
Второй свидетель майор полиции П. тем не менее дал показания в суде, что именно так и проводилась эта часть оперативно-розыскного мероприятия, а именно, что Ж в дневное время на открытой территории на улице города в присутствии посторонних граждан - прохожих и проезжающих на автомобилях произвел осмотр тела АШ, в том числе осмотр тела под рубашкой, под майкой, под брюками, с внутренней стороны носков с целью убедиться, что тот не имеет при себе денежных средств.
Однако давайте не будем забывать, что подполковник АШ являлся прямым начальником для лейтенанта полиции Ж.
А на Северном Кавказе начальник является без преувеличения вторым отцом для подчиненного. И по этой второй причине осмотр голых участков тела АШ не мог быть выполнен его подчиненным Ж в принципе.
Поэтому показания свидетеля П прошу оценить критически.
Тем более, что третий свидетель лейтенант полиции Ж дал в суде третью отличающуюся от предыдущих версию осмотра тела АШ, заявив, что осмотр голых участков тела своего начальника он произвел, когда тот сел в использовавшийся автомобиль и будучи в сидячем положении снимал с себя предметы одежды, а Ж при этом его досматривал.
И все эти три разные версии в ходе следствия вовсе не были отражены, а оглашенные показания этих лиц содержат общие сведения без конкретики – досмотр был проведен и точка. И что теперь надо верить в эти явно неправдивые показания? Думаю, что таких оснований нет. И совсем нет уверенности в том, что подполковник АШ убыл на встречу с лицом, в отношении которого проводилось оперативно-розыскное мероприятие, без денежных купюр в кармане.
Еще одним основанием критически оценить показания АШ, П и Ж является тот факт, что согласно показаниям АШ до начала осмотра его Ж у него на теле была смонтирована аудио – видео аппаратура для фиксации встречи с лицом, в отношении которого проводилось оперативно-розыскное мероприятие.
Понятное дело, что у него на теле были провода и аппаратура, но никого из них нисколько не смущал факт того, что прохожие и проезжающие будут видеть, как один мужчина ощупывает другого - всего обмотанного проводами.
И таким показаниям, уважаемые присяжные заседатели, Вам предлагается поверить.
Имеется еще один объективно установленный в ходе судебного заседания факт ненадлежащего проведения оперативно-розыскного мероприятия. Я имею ввиду одинаковые под копирку сделанные расхождение в показаниях всех этих трех сотрудников полиции (и АШ, и П, и Ж), оглашенных в ходе судебного заседания, и их показаний в суде.
Я имею в виду их показания в той части, где на предварительном следствии они сообщили, что оперативно-розыскное мероприятие проводилось на ул. Г. города в районе магазина «Интерьер». А в судебном заседании все трое заявили, что они каждый по отдельности и самостоятельно ошиблись и фактически оперативно-розыскное мероприятие проводилось на ул. К. города в районе отделения Сбербанка.
В связи с этим Вам предстоит оценить эти их показания и решить, являются ли здания и окружающая местность улицы Г. у магазина «Интерьер» близнецом-братом со зданиями и окружающей местностью на ул. К. в районе отделения Сбербанка.
Думаю, что ответ является очевидным и составит он в том, что показания АШ, П и Ж в этой части являются неправдивыми, потому что один человек может ошибиться в какой-то части описываемых событий. Но, чтобы три свидетеля давали слово в слово одни показания, а затем как по команде изменили их на другие показания по одному и тому же вопросу, то таких случайных совпадений не бывает. А бывает так, только когда люди договариваются между собой об этом.
Поэтому и указанная часть показаний этих трех свидетелей подлежит критической оценке.
Тогда возникает закономерный вопрос: если показания этих свидетелей вызывают сомнения, тогда какие имеются иные доказательства о ходе и порядке проведения оперативно-розыскного мероприятия, а именно – показания представителей общественности, действовавших в качестве понятых, и письменные доказательства, составленные непосредственно в ходе данного оперативно-розыскного мероприятия.
Свидетели Д и К были включены стороной гособвинения в список свидетелей обвинения, были заявлены к допросам в ходе судебного заседания. Однако сторона обвинения предпочла впоследствии отказаться от их допроса.
Возникает вопрос, а почему? И думается, что на него есть один логичный ответ. И он заключается в том, что указанные свидетели, не являющиеся сотрудниками МВД, и будучи незаинтересованными лицами в результатах оперативно-розыскного мероприятия, могли бы дать показания о том, что фактически ОРМ не проводилось или проводилось с указанными нарушениями, сводящими его результат к нулю.
Теперь, что касается первичных письменных документов, составленных в ходе оперативно-розыскного мероприятия, и которые должны иметь объективное доказательственное значение именно в силу того, что они составлялись (или точнее, в данном случае уточню - должны составляться) непосредственно в ходе самого оперативно-розыскного мероприятия.
Такими письменными документами согласно закона «Об оперативно-розыскной деятельности» от 12.08.1995 N 144-ФЗ применительно к данному случаю являются протокол досмотра автомобиля до убытия АШ на встречу с лицом, в отношении которого проводилось оперативно-розыскное мероприятие, протокол досмотра АШ также до его убытия на встречу, протокол досмотра автомобиля после возвращения АШ со встречи и протокол досмотра АШ после возвращения со встречи, протокол осмотра денежных купюр.
К великому изумлению стороны защиты, в ходе судебного заседания выяснилось, что сторона обвинения не признала сам факт наличия этих документов и по этой причине не включила эти протоколы в список доказательств. По указанной причине эти протоколы вовсе не исследовались в судебном заседании и следует считать, что они вовсе отсутствуют и вовсе не составлялись.
А поэтому нет никаких оснований считать, что эти действия проводились в ходе оперативно-розыскного мероприятия. А следовательно, считать все данное мероприятие, как законное тоже оснований не имеется.
Сторона обвинения в подтверждение проведенного оперативно-розыскного мероприятия привела в качестве доказательства протокол осмотра предметов и документов от 07.04.2020 г. (т. 1 л.д. 171-187), согласно которому осмотрены материалы оперативно-розыскной деятельности с постановлением о представлении результатов оперативно-розыскной деятельности органу дознания, следователю или в суд от 18.03.2020, постановление о рассекречивании сведений, составляющих государственную тайну 18.03.2020, двумя цифровыми носителями информации DVD-R дисками, стенограммами по сводкам ОРМ, проведенных 14.03.2020.
Но при этом сторона обвинения не обратила внимание на то, что отсутствуют документы о фиксации конкретных аппаратов, с которых снималась информация на два цифровых носителя.
Поэтому доказательств того, что данные диски зафиксировали информацию, добытую именно на данном конкретном оперативно-розыскном мероприятии, не имеется.
И еще одна мысль по поводу составления прокола осмотра предметов и документов от 07.04.2020 г.
Думается, что сам факт составления этого протокола и предъявления его в качестве эрзац-доказательства в суде вместо предъявления первичных письменных документов с ОРМ красноречиво свидетельствует о том, что обвинение прекрасно понимает, что указанные выше первичные письменные документы, составленные в ходе оперативно-розыскного мероприятия, не имеют доказательственного значения и поэтому не могут быть предъявлены присяжным заседателям.
Сторона обвинения предлагает считать протокол осмотра не существующих документов надлежащим доказательством проведения ОРМ, хотя объект осмотра отсутствует.
Возникает вопрос, доказано ли, что вообще было ли проведено оперативно-розыскное мероприятие, да еще и в строгом соответствии с законом «Об оперативно-розыскной деятельности» N 144-ФЗ?
Думается, что ответ очевиден.
И к этому очевидному ответу приводит также и анализ действий подполковника полиции АШ в ходе проведения оперативно-розыскного мероприятия.
Я имею в виду действия АШ, о которых он дал показания в суде, когда он сделал самый первый телефонный звонок лицу, в отношении которого проводилось оперативно-розыскное мероприятие.
И несмотря на то, что он имел полную возможность зафиксировать содержание разговора, как на самом телефоне, как на аппаратуру, смонтированную на его теле, так и на аппаратуру, смонтированную в автомобиле, он этого не сделал. А о причине такого поступка пояснил в суде, что просто ошибся.
Думается, что такое объяснение является неправдивым, потому что как сотрудник полиции, осуществивший не один десяток оперативно-розыскных мероприятий, он имеет большой опыт в их проведении. И поэтому данный поступок является не ошибкой, а умышленным действием, выполненным с целью скрыть содержание разговора.
Думается, что данный сотрудник полиции скрывает факт провокации, которую он осуществил в отношении лица, в отношении которого в этот день проводил оперативно-розыскное мероприятие. И сделал он эту провокацию с целью гарантированно выманить этот лицо на встречу, чтобы и в ходе встречи продолжить свои провокационные действия.
И действительно, в самом начале разговора с этим лицом, он сам по своей инициативе сообщил, что чем может, тем поможет.
А между тем, согласно статьи 5 закона «Об оперативно-розыскной деятельности», органам (должностным лицам), осуществляющим оперативно-розыскную деятельность, запрещается подстрекать, склонять, побуждать в прямой или косвенной форме к совершению противоправных действий (провокация).
О нарушениях законности при проведении оперативно-розыскного мероприятия свидетельствует также и тот факт, что в нем было использовано не служебное транспортное средство, а автомобиль «Нива», принадлежащий отцу сотрудника полиции ОЖ.
При этом в суде подполковник полиции АШ сообщил заведомую неправду о причине использования личного автомобиля отца ОЖ, а именно о том, что использовались документы прикрытия ОЖ.
Как только по существу сотруднику полиции нечего сказать, так сразу за завесой секретности начинает прятаться.
Думается, что использование личного, а не служебного транспортного средства было допущено не случайно. Потому что служебный автомобиль нельзя бесконтрольно было использовать после оперативно-розыскного мероприятия, а личный автомобиль всегда можно использовать для того, чтобы доснять или переснять какие-то события, происходившие во время оперативно-розыскного мероприятия.
Кроме того, с этой ситуацией согласуется и незаконный отказ МВД в передаче следствию для исследования аппаратуры, применявшейся в ходе оперативно-розыскного мероприятия. При этом был использован смехотворный предлог о наличии грифа секретности у этой аппаратуры.
Какая может быть секретность, если эти технологи аудио и видео фиксации уже стали бытовыми технологиями и каждый из нас пользуется ими ежедневно в своих смартфонах.
А истинной причиной отказа в исследовании аппаратуры заключается в нежелании проверки использования конкретной аппаратуры именно на это, а не на другом оперативно-розыскном мероприятии.
Поэтому вывод заключения видео-технической судебной экспертизы № 2128 от 08.07.2020 г. является половинчатым и вероятностным, но не категорическим. Этот вывод заключается в том, что не выявлены признаки межкадрового монтажа или иных неситуационных изменений на видеограммах, содержащейся на оптических дисках с оперативно-розыскного мероприятия (т. 4 л.д. 174-180).
Обращаю Ваше внимание, что в связи с отсутствием исследования аппаратуры с одновременным отсутствием видеограмм эксперт не сделал категорического вывода об отсутствии межкадрового монтажа или иных неситуационных изменений на видеограммах.
По этой же причине не имеет доказательственного значения и заключение фоноскопической судебной экспертизе № 531/20 от 28.09.2020 г. исследовавшей голоса лиц, принимавших участие в оперативно-розыскном мероприятии. (т. 7 л.д. 11-87).
Что же касается заключения молекулярно-генетической судебной экспертизы № 208 от 14.07.2020 г., то она объективно установила, что подзащитный Г. денежные купюры, якобы изъятые у АШ, в руках не держал и его ДНК на купюрах отсутствует.
Эти выводы подтвердила в суде и эксперт Б, которая пояснила, что ей на исследование были представлены образцы ДНК только одного обвиняемого Г. ДНК других лиц ей на исследование не представлялись.
По данному вопросу необходимо сказать еще и о том, что у предварительного следствия имелась возможность с помощью данной экспертизы установить факт нахождения этих денежных купюр у тех лиц, о которых шла речь в судебных заседаниях.
Я имею ввиду то, что эти купюры в руках держали подполковник полиции АШ, потерпевший О, сестра потерпевшего – ОМ, гражданская жена потерпевшего Ш.
И согласно заключения этой экспертизы на разных объектах купюр обнаружены ДНК - не менее 5 человек, не менее 6 человек, не менее 4 человек, не менее 5 человек, не менее 6 человек. Конечно, следователь был обязан назначить дополнительную генетическую экспертизу, на которую представить образцы ДНК указанных лиц и выяснить, имеются ли на этих купюрах ДНК именно этих лиц.
При наличии положительного ответа можно было бы считать доказанным, что мой доверитель Г передал именно эти купюры сотруднику полиции АШ. Однако, такого ответа в экспертизе не имеется, как впрочем и не была проведена вовсе такая экспертиза. А ведь все возможности для ее проведения имелись.
Можно ли при таких обстоятельствах считать доказанной вину моего подзащитного в обоих инкриминируемых преступлениях?
Прошу ответить на этот вопрос, принимая во внимание явное нежелание следствия исследовать данный вопрос при наличии полной возможности. Думается, что следствие было уверено в том, что ответ будет для него отрицательный. Поэтому и не провело данную экспертизу.
Подводя итого всему сказанному, прошу Вас уважаемые присяжные заседатели, с учетом изложенных выше обстоятельств вынести в отношении моего подзащитного Г оправдательный вердикт по обоим составам преступлений.
